сегодня19марта2024
Ptiburdukov.RU

   История - это союз между умершими, живыми и еще не родившимися.


 
Главная
Поиск по сайту
Контакты

Литературно-исторические заметки юного техника

Хомяк Птибурдукова-внука

14 августа 1865 года (159 лет назад) родился Д.С. Мережковский


14 (2) августа 1865 года родился Дмитрий Сергеевич Мережковский – русский поэт, писатель, выдающийся критик и эссеист, один из основателей символизма, религиозный философ, основоположник нового для русской литературы жанра историософского романа, муж поэтессы Зинаиды Гиппиус.

Дмитрий Мережковский

Дмитрий Мережковский

Его произведения, начиная с 1914 года, неоднократно выдвигались на соискание Нобелевской премии по литературе, а спорные философские идеи и радикальные политические взгляды подчас приводили в шок современников. Одни обвиняли Мережковского-мыслителя в сухом интеллектуализме, холодности, схематизме, «головном» характере творчества, отрицая его причастность к «живой жизни». Других озадачивало и даже пугало очевидное противоречие между «рассудочностью» писателя и буйством скрытых страстей в каждом из его произведений.

Д.С. Мережковский уже при жизни приобрёл воистину мировую известность. Его читали и переводили в России и в Европе. Его одинаково яростно ругали и прославляли как в кругах литературной богемы, так и в научном сообществе конца XIX- начала XX веков. С ним вступали в спор и заимствовали его идеи величайшие мыслители того времени, а стихи и пьесы знали наизусть и гимназисты, и университетские профессора.

Многие открыто и тайно завидовали успешности Мережковского как писателя, многие откровенно восхищались его творчеством. Только, по признанию практически всех его современников, Мережковский всегда оставался фигурой неоднозначной. Он и по сей день стоит особняком в истории Серебряного века, равно как и в истории русской литературы, философии, литературной критики.

Советскими исследователями, по вполне понятным причинам, политический эмигрант Мережковский был признан персоной нон-грата. Долгие годы его фамилия не упоминалась ни в одном литературном справочнике. Огромное творческое наследие писателя, начиная со статьи Л.Троцкого, вошедшей в его программную книгу «Литература и революция», вплоть до конца 1980-х годов представлялось исключительно в карикатурном виде. Произведения «чуждого» Мережковского в советской стране не только не переиздавались, но и были изъяты из каталогов государственных библиотек, стали недоступными для широкого читателя.

Сегодня стоит признать, что историки литературы, посвятившие в 1990-е годы немало трудов изучению и «воскрешению» творчества многих забытых писателей, поэтов, культурных деятелей эпохи Серебряного века, так и не нашли для Мережковского подходящего места в блестящей плеяде его современников.

Задаваясь тем же вопросом, который некогда сформулировал А. Блок («Почему все не любят Мережковского?»), О. Михайлов – один из первых постсоветских исследователей творчества писателя – замечал: «…Он как будто никого не устраивает. Особое положение Мережковского отчасти объясняется глубоким личным одиночеством, которое он сам превосходно сознавал, пронеся его с детских лет и до кончины…»

К сожалению, практически все современные обращения к жизни и творчеству величайшего мыслителя XX века по-прежнему утыкаются в феномен творческого «тандема» Мережковский-Гиппиус, смакуют подробности семейного треугольника Мережковский-Гиппиус-Философов, в лучшем случае – отмечают важную роль «прозрений» Мережковского относительно событий 1917 года и рассматривают его философию как предтечу французского экзистенциализма.

Между тем, Д.С.Мережковский – явление, без которого вообще невозможно представить себе Серебряный век русской литературы. Одним из первых он сформулировал основные принципы русского модернизма и символизма, отделив их от эстетики декаданса. Его труды стали своеобразной «энциклопедией» для идеологии символизма. Отсюда брали начало многие идеалистические воззрения символистов в области историософии, социологии, эстетики, морали. Он же вошёл в историю как основоположник нового для русской (и мировой) литературы, жанра: историософского романа. Классиков экспериментального романа (А. Белого, А. Ремизова, Т. Манна, Дж. Джойса) большинство исследователей сегодня относят к числу прямых последователей Д.С. Мережковского. Наследие Мережковского отразилось в романистике В. Брюсова, А. Толстого, М. Булгакова, М. Алданова, философии Карсавина, Бердяева, Розанова, Франка. В идейном радикализме, свойственном как раннему, так и позднему Мережковскому, органично сочеталась нетерпимость религиозного фанатика и умение убеждать, отстаивая свою позицию в аргументированном споре с любым оппонентом. Мережковский умел талантливо ставить самые животрепещущие вопросы и не менее талантливо отвечать на них. И эти ответы волновали подчас безразличных современников, тревожили сон их души, разбивали вдребезги сытое равнодушие и самодовольство, заставляли задуматься, переосмыслить, взглянуть на привычные, давно знакомые вещи другими глазами.

Семья и ранние годы

Дмитрий Сергеевич Мережковский родился в Петербурге в большой состоятельной, религиозной, но совсем не дружной семье.

По отцовской линии род Мережковских имел украинское происхождение. Украинская фамилия Мережко у прадеда Дмитрия Сергеевича в Павловские времена превратилась в Мережковского. По материнской линии род тоже был дворянским, но захудалым. Хотя среди предков матери числился знаменитый оппонент Ивана Грозного князь Андрей Курбский.

Отец, Сергей Иванович Мережковский, служил по дворцовому ведомству, вышел в отставку с высоким чином тайного советника. Семья снимала большую квартиру на Фонтанке, имела дачу в Крыму. К детям отец относился холодно, считая их, по словам самого Д.С.Мережковского, «источником шума и хлопот». Его участие в воспитании ограничивалось лишь материальной поддержкой, впрочем, вполне достаточной, чтобы никто не чувствовал себя обделённым.

«Мне теперь кажется, что в нём было много хорошего, — писал об отце Мережковский в своих «Автобиографических заметках». — Но, угрюмый, ожесточённый тяжелой чиновничьей лямкой времен николаевских, он не сумел устроить семьи. Нас было девять человек: шесть сыновей и три дочери. В детстве мы жили довольно дружно, но затем разошлись, потому что настоящей духовной связи, всегда от отца идущей, между нами не было…»

Критиками не раз отмечалось, что психология сыновнего противостояния отцу много лет спустя подверглась «сложной интеллектуальной и духовной разработке» и послужила основой для многих исторических сочинений писателя.

В гимназии Мережковский-младший начал пописывать стишки, в основном подражая Пушкину. Он организовал поэтическое сообщество, которое собиралось на квартирах одноклассников Дмитрия. Им вскоре заинтересовалась полиция: на дворе конец 1870-х, «Народная воля» одно за другим устраивает покушения на царя, а тут какие-то сборища…

Только участие и связи отца Мережковского – солидного чиновника - спасли молодых вольнодумцев от преследований. Благодаря полиции, «невнимательный» Сергей Иванович узнал, что его сын пишет стихи. Именно он первым представил стихотворные и прозаические опыты Дмитрия литературным авторитетам: Елисавете Ксаверьевне Воронцовой – музе молодого Пушкина и Ф.М. Достоевскому. 87-и летняя старушка Воронцова благословила юношу на дальнейшие писания, уловив в его произведениях «необыкновенную метафизическую чуткость души». Ф.М. Достоевский, напротив, дал отрицательный отзыв о творчестве молодого поэта, заметив, что нужно страдать, чтобы хорошо писать.

«Нет, уж пусть лучше не пишет, только не страдает!» - испуганно воскликнул отец.

Оценка великого писателя глубоко оскорбила и раздосадовала молодое дарование, но совету родителя Мережковский не последовал. В том же 1880 году в журнале «Живописное обозрение» состоялся его литературный дебют – были опубликованы два стихотворения.

В 1882 году Дмитрий Мережковский побывал на первых выступлениях С.Я. Надсона – тогда ещё юнкера Павловского училища, и под впечатлением от услышанного, написал ему письмо. Так произошло знакомство двух начинающих поэтов, переросшее в крепкую дружбу, скреплённую глубокими, почти родственными чувствами. Две смерти — Надсона в 1887 году, и матери два года спустя — явились сильнейшим ударом для Мережковского: он потерял двух самых для себя близких людей.

Между тем, уже в годы учёбы на историко-филологическом факультете Петербургского университета (1884-1888) Мережковский прочно входит в литературную среду. Его стихотворения появляются в таких популярных изданиях как «Отечественные записки», «Северный вестник», а одно из первых стихотворений «Сакья-Муни» вошло во многие тогдашние сборники чтецов-декламаторов и принесло автору немалую популярность.

В 1885 году Н. К. Михайловский привлёк Мережковского к работе в созданном им вместе с А. А. Давыдовой журнале «Северный вестник». В круг знакомых Мережковского вошли редактор А. Л. Волынский, писатели В. Г. Короленко и В. М. Гаршин, впоследствии — символисты Н. М. Минский, К. Д. Бальмонт, Ф. Сологуб. Михайловский заказал начинающему литератору статью «О крестьянине во французской литературе», которую, однако, не принял, не без оснований заподозрив в своём ученике склонность к «мистицизму». Много лет спустя Мережковский вспоминал: «В народничестве моём много было ребяческого, легкомысленного, но всё же искреннего, и я рад, что оно было в моей жизни и не прошло для меня бесследно».

В университетские годы Мережковский «переболел» не только народничеством, но и философией позитивизма, а также «богоискательством» и сектантством. В 1885 году, по приглашению Г.Успенского, Дмитрий Сергеевич путешествовал по Волге, где встречался с хорошо знакомым Л.Н.Толстому сектантом Сютаевым. Но эта встреча, в отличие от философии Владимира Соловьева и поэзии его друга Надсона, не произвела на молодого человека особенного впечатления.

В 1886 году Мережковский перенёс тяжелую болезнь (о подробностях которой ничего не известно). Это, по версии многих биографов, послужило одной из главных причин «поворота к вере». В начале мая 1888 года, по окончании университета, Мережковский предпринял путешествие по югу России: сначала в Одессу, оттуда морем — в Сухуми, потом по Военно-Грузинской дороге в Боржом. Впоследствии отмечалось, что эта поездка словно бы повторяла паломничество Владимира Соловьёва к пирамидам и воспринималось молодым автором как «духовное странничество, предпринимаемое неофитом для откровения Истины». В Боржоме Мережковский встретил девятнадцатилетнюю Зинаиду Гиппиус.

Зинаида Гиппиус

З. Н. Гиппиус так описывала встречу с Мережковским 11 июля 1888 года в Боржоме:

«…Мне уже не раз делали, как говорится, «предложение»; еще того чаще слышала я «объяснение в любви». Но тут не было ни «предложения», ни «объяснения»: мы, и главное, оба — вдруг стали разговаривать так, как будто это давно было решено, что мы женимся и что это будет хорошо. Начал, дал тон этот, очень простой, он, конечно, а я так для себя незаметно и естественно в этот тон вошла, как будто ничего неожиданного и не случилось.»

Венчание состоялось 8 января 1889 года практически без гостей. День свадьбы молодожёны провели за чтением. На утро Гиппиус, по собственному признанию, «забыла, что накануне вышла замуж».

Зинаида Гиппиус

Зинаида Гиппиус

Так сложился самый известный и плодотворный творческий «тандем» эпохи Серебряного века. Современники отмечали, что Мережковский и Гиппиус в духовном плане составляли единое целое, были неотделимы друг от друга. Сами супруги признавались, что часто не улавливали, кому именно из них принадлежит начало той или иной идеи. «Она ведь не другой человек, а я в другом теле», — писал Мережковский в письме к В. В. Розанову от 14 октября 1899 года.

Естественно, их брак не был обычным в прямом понимании этого слова. Он носил характер, скорее, смелого эстетического, нравственного и творческого эксперимента. Супруги, возможно, никогда не были близки физически, и в личном плане предоставляли друг другу полную свободу (по традиции «новых» людей из романа «Что делать?»). Бездетный, словно надмирный союз Гиппиус и Мережковского можно назвать независимым литературно-философским сообществом, которое со временем превратилось в прочный сплав единомышленников, способных генерировать идеи и облачать их в форму литературно-критических статей, исторических романов, философских эссе. Такая связь оказалась намного прочнее любовных и супружеских уз. Если верить мемуарам З.Н. Гиппиус, они с Мережковским прожили вместе «52 года, не разлучившись ни на один день».

Яркая, привлекательная и внешне очень женственная Зинаида Николаевна Гиппиус получила у своих современников прозвище «андрогин». Действительно, активным, мужским началом в союзе с Мережковским была именно она. Она любила ходить в мужской одежде, на равных дружить с мужчинами и главное – оплодотворять, бросаться идеями, которые Мережковский затем «вынашивал и рожал».

Секретарь Гиппиус В.Злобин вспоминал: «Она очень женственна, он — мужественен, но в плане творческом, метафизическом роли перевёрнуты. Оплодотворяет она, вынашивает, рожает он. Она — семя, он — почва…»

Вячеслав Иванов был уверен, что З.Н.Гиппиус гораздо талантливее Мережковского. Того же мнения придерживались А. Белый, Д.Философов, А. Карташев. Но сама Гиппиус так охарактеризовала суть своих творческих отношений с мужем:

«Случалось мне как бы опережать какую-нибудь идею Д. С. Я её высказывала раньше, чем она же должна была встретиться на его пути. В большинстве случаев он её тотчас же подхватывал (так как она, в сущности, была его же), и у него она уже делалась сразу махровее, принимала как бы тело, а моя роль вот этим высказыванием ограничивалась, я тогда следовала за ним…»

У неё есть идея, которую она не может воплотить, но тут же, наготове стоит мастер, готовый принять эту идею, как свою, «обтесать» и воплотить в виде художественного произведения. Очень удобно, не правда ли?..

Однако подобное «сотрудничество», как правило, не оставляет места для соперничества, проявления эмоций и вообще чувственной стороны отношений. Не случайно до самого конца совместного жизненного пути, ощущая полное духовное и интеллектуальное единение, супруги не испытывали друг к другу сильных чувств. Они страдали, с одной стороны — от невозможности жить друг без друга, с другой — от внутреннего взаимотторжения. Как следствие, в отношениях Мережковских быстро сложилась «странная искусственность», обращавшаяся в «болезненную и неприятную игру», где муж, как отмечали многие мемуаристы, играл роль «пассивную, а то и страдательную».

Начало литературной карьеры

В 1888 году Мережковский написал первую поэму «Протопоп Аввакум». Весной этого года вышла его первая книга «Стихотворения» (1883—1887), принесшая ему первую известность. Между тем, семейные расходы превышали непостоянный литературный заработок начинающего писателя. Роль «главы семьи» и «добытчицы» в этот момент взяла на себя З. Гиппиус. Как литератор она оказалась поначалу значительно более успешной, чем Мережковский. Она писала всё: стихи, рассказы, пьесы, эссе, но главной была её литературно-критическая работа в столичных газетах и журналах. Печаталась она всегда под мужскими псевдонимами: Пущин, Герман, Ропшин и самым известным – Антон Крайний.

Мережковский в этот период как раз утратил интерес к поэзии, увлёкшись древнегреческой драматургией. В «Вестнике Европы» вышли его переводы трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида. Отдельной книгой был издан прозаический перевод «Дафниса и Хлои» (1896). Античные переводы Мережковского, в своё время практически невостребованные, лишь впоследствии были оценены по достоинству и ныне они составляют гордость русской школы художественного перевода.

Очевидно, под влиянием Гиппиус, Мережковский также решил попробовать себя в роли критика, и в «Северном вестнике» состоялся его дебют — статья о начинающем А. П. Чехове «Старый вопрос по поводу нового таланта». Впрочем, самому Чехову эта в целом положительная статья не понравилась своей сложностью и намёками на мистицизм. Впоследствии Чехов сторонился Мережковского, пресекая все попытки последнего обрести в нём хотя бы собеседника.

Критические статьи и эссе Мережковского о Пушкине, Достоевском, Гончарове, Майкове, Короленко, Сервантесе, Ибсене, французских неоромантиках продолжали печататься в других изданиях («Русское обозрение», «Труд» и др.). Часть их вошла в сборник «Вечные спутники: портреты из всемирной литературы» (1897). По мнению А. Долинина, одного из первых исследователей творчества Мережковского, именно ему «должна по праву принадлежать слава одного из самых тонких и проницательных критиков рубежа веков».

Надо заметить, что каждое очередное выступление Мережковского на поприще истории мировой культуры (с появления в 1888 году статьи «Флобер в своих письмах» вплоть до конца 1890-х годов) вызывало в отечественной периодике «эффект скандала». Издатель «Вечных спутников» П. П. Перцов, с которым Мережковский познакомился в июне 1890 года, вспоминал впоследствии, что как критик и литературовед последний был настоящим литературным изгнанником. Его выдающиеся статьи о Гончарове и Майкове, по словам Перцова, могли быть «напечатаны только… где-то на задворках литературы. В парадных покоях их новизна шокировала».

Причиной неприятия очерков Мережковского была их жанровая новизна. «Субъективная критика» в духе Аполлона Григорьева, активно практиковавшаяся писателем, стала популярной лишь много позже, как форма литературно-философского эссе. На этом поприще Мережковский получил признание, но запоздалое. Накануне Первой мировой войны, как вспоминала З. Гиппиус, книга «Вечные спутники» была особенно популярна и «даже выдавалась, как награда, кончающим средне-учебные заведения».

А в конце XIX века русская литература, философия, живопись жили ещё теми же «народническими» идеями. Большинство литераторов-современников Мережковского и Гиппиус ещё считало, что надо писать о мерзостях реальной жизни, показывать разложение правящих классов и т.д. Но время уже переменилось: читателям нравилось не о мерзостях жизни, а о прелестях зачарованных далей. Многим это казалось упадничеством, поэтому термин «декаданс» возник раньше термина «символизм».

Родоначальник символизма

В 1891-1892 годах Мережковский и Гиппиус предпринимают несколько совместных поездок по Европе. Денег на путешествия, конечно, давал отец Мережковского, который долгие годы продолжал материально содержать и опекать их странную семью. Возможно, родитель питал надежды на скорое прибавление в семействе, но, вопреки всему, чета литераторов вскоре разродилась вовсе не долгожданным внуком, а новым направлением в русской литературе, которое с лёгкой руки Мережковского получило название «символизм».

К 1891 году Дмитрием Сергеевичем были написаны и опубликованы в «Северном вестнике» и других изданиях мистические поэмы «Вера», «Семейная идиллия» и «Смерть». Они, как ни странно, нашли широкий отклик в русских литературных кругах. Поэма «Вера» впоследствии была признана одним из первых значительных произведений русского символизма. На читателя она произвела ошеломляющее впечатление, прежде всего, силой и подлинностью запечатлённых в ней мистических переживаний, резко отличавшихся от рефлексий народнической литературы на гражданские темы. «Читаю «Веру» и умиляюсь», — записал в дневнике В. Я. Брюсов, тогда ещё начинающий литератор. Один из популяризаторов модернизма П. П. Перцов позже с самоиронией замечал, что в его юношеском сознании «Вера» Мережковского «далеко превосходила… скучного и устаревшего Пушкина».

Во время путешествия по Италии, Франции и Швейцарии Мережковский оттачивал замысел своего первого «модернистского» романа «Юлиан Отступник», к написанию которого приступил сразу же по возвращении в Россию. Однако из-за неурядиц в редакции «Северного вестника» оказалось, что публиковать этот новаторский роман негде. Некоторое время оставалась надежда на то, что редактор А. Волынский всё же напечатает роман, но его грубые правки привели к разрыву, после чего «Северный вестник» для Мережковского оказался закрыт.

Между тем, весной 1892 года в издательстве А. С. Суворина вышел второй поэтический сборник Д. С. Мережковского с программным для зарождавшегося модернизма названием «Символы. Песни и поэмы». Именно здесь был запечатлён перелом в развитии его мировоззрения, обозначился поворот к религиозному миросозерцанию и ощущению «мистической тайны бытия». С самого начала Мережковский постарался отмежеваться от обвинений в «упадничестве». Он писал позже:

«Под влиянием Достоевского, а также иностранной литературы, Бодлера и Эдгара По, началось моё увлечение не декадентством, а символизмом (я и тогда уже понимал их различие). Сборник стихотворений, изданный в самом начале 90-х годов, я озаглавил «Символы». Кажется, я раньше всех в русской литературе употребил это слово…»

В конце октября того же года Мережковский прочёл нашумевшую лекцию «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», которая год спустя вышла отдельным изданием. Лекция, наряду со сборником «Символы», считается манифестом символизма и модернистского обновления искусства. Мережковский обозначил здесь три линии нового искусства, утверждая, что только «мистическое содержание», «язык символа» и импрессионизм способны расширить «художественную впечатлительность» современной русской словесности. Отмечая, что все три составляющие нового движения уже присутствуют в творчестве Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова, автор объявлял модернизм продолжением тенденций русской литературной классики.

Лекция Мережковского произвёла фурор. Либерально-демократический лагерь отнёсся к его теориям как к проявлению «мракобесия», а в петербургских литературных салонах они были встречены презрительно-насмешливо. С восторгом принял доклад лишь немногочисленный кружок сторонников нового направления, сформировавшийся вокруг журнала «Северный вестник». Осенью 1892 года З. Н. Гиппиус сблизилась с новой редакцией журнала, во главе которого оказались А. Л. Волынский и Л. Я. Гуревич. Её далеко не интеллектуальный роман с Волынским способствовал и возвращению сюда Мережковского вместе с его «Юлианом Отступником».

Историческая проза Мережковского

«Юлиан Отступник» стал первым в трилогии «Христос и Антихрист» и вошёл в историю как первый русский символистский исторический роман. После его публикации статус писателя изменился: критики, ругая «ницшеанца Мережковского» (это словосочетание некоторое время оставалось неразрывным), вынуждены были констатировать несомненную значительность этого дебюта. Единомышленники почувствовали в Мережковском своего лидера («…Роман, созданный для вечности!» — писал В. Брюсов), а в общественном сознании писатель превратился в «русского Эберса». В 1900 году роман «Смерть богов. Юлиан Отступник» в переводе З. Васильевой вышел во Франции и принёс Мережковскому европейскую известность.

С 1889 года супруги проживали в Петербурге в знаменитом доме Мурузи (Литейный проспект, 24). Уже в то время их просторная квартира становится чем-то вроде известного всему городу литературного салона. Кроме редакции «Северного вестника» во главе с Волынским, частыми гостями здесь бывали и будущие «мирискусники» - А.Бенуа, В.Нувель, Л.Бакст, Д.В.Философов и его двоюродный брат С.П. Дягилев.

В апреле 1896 года Мережковские и Волынский совершили давно задуманное совместное путешествие по Италии и Франции по местам Леонардо да Винчи (Флоренция, Форли, Римини и далее — в Амбуаз), чтобы собрать материал для задуманного Мережковским второго романа его трилогии. В ходе этого путешествия произошёл первый в ряду скандалов, связанных с настойчивым стремлением Волынского «выяснить отношения» с Гиппиус и её мужем. Роль «третьего, но не совсем лишнего» в их спаянном творческими узами семейном союзе редактора, по-видимому, не устраивала. В результате Волынский оставил своих спутников на полпути и возвратился в Петербург. В отсутствие Мережковских и Волынского, произошёл серьёзный конфликт редактора «Северного вестника» Л. Я. Гуревич с цензурным комитетом. Из-за непомерных цензурных требований журнал начинает рушиться. В Россию Мережковские возвращаются в начале июля и сразу оказываются вовлечёнными в «двойную» личную и издательскую интригу.

1897 год стал особенно плодотворным для Мережковского. Впервые его книги преобладают над публикациями в периодике. Помимо сборника Перцова «Философские течения в русской поэзии», появившегося в марте 1896 года, выходят отдельным изданием «Юлиан Отступник» (под журнальным названием «Отверженный»), сборник «Новые стихотворения», перевод романа Лонгуса (Лонга) «Дафнис и Хлоя», а также ставшая вскоре хрестоматийной книга статей о литературе и культуре «Вечные спутники». Полным ходом идёт работа над романом о Леонардо да Винчи.

Однако «доброго» расставания с Волынским не случилось. В январе 1898 года Мережковский и Волынский обмениваются крайне резкими письмами, после чего все отношения между ними расторгаются. 12 марта в «Новом времени» (№ 8275) публикуется анонимное письмо, в котором Волынский обвиняется в плагиате материалов Мережковского. В свою очередь, Волынский активно интригует против Мережковского и З. Н. Гиппиус, используя для этого все свои литературные связи. Из-за травли, развёрнутой Волынским, для Мережковского закрываются не только «Северный вестник», но и практически все толстые петербургские журналы. Публикация второго романа трилогии «Христос и Антихрист» оказалась задержанной на несколько лет. Лишь первые главы под заголовком «Возрождение» вышли в 1899 году в журнале «Начало», который вскоре закрылся. К осени роман удалось пристроить в «Мир Божий», издававшийся А. Давыдовой, где в течение всего 1900 года он заполнял весь беллетристический раздел.

Всё это явилось для писателя серьёзным ударом. Некоторое время он всерьёз рассматривал возможность навсегда уехать из России; отказаться от этого пришлось лишь из-за отсутствия денег.

Мережковский и Л.Толстой

«Трибуну» отверженному писателю неожиданно предоставили его друзья «мирискусники». В 1899 году «Северный вестник» был окончательно закрыт, и Мережковские особенно сблизились с С.П.Дягилевым и его окружением. В первом номере «Мира искусства» (январь 1899 года) была напечатана статья Мережковского «Я. П. Полонский». Позже здесь же появились его работы о Пушкине и греческой трагедии.

Самая значительная литературно-критическая работа Мережковского «Л. Толстой и Достоевский» тоже впервые была опубликована на страницах «Мира искусства» (№ 1-4, 7-12 1900; № 4-12, 1901).

Этот трактат, во многом посвящённый анализу путей становления русской литературы, вызвал широкий общественный резонанс. Время его появления как раз совпало с моментом наибольшего обострения конфликта Л.Н. Толстого с русской православной церковью. Ничего лично против бунтовщика-графа Мережковский не имел («Мое отношение к Толстому, хотя и совершенно цензурное, но не враждебное, а скорее сочувственное»). Однако он считал отлучение Толстого от церкви положительным моментом, прежде всего, для самой церкви. По мнению Мережковского, Русская православная церковь наконец-то «оправляется от паралича» и начинает вновь сознавать себя «…мистическим организмом, не терпящим компромиссов догматического характера».

В докладе «Лев Толстой и Русская Церковь» Мережковский так объяснил свою позицию:

«Следуя за Л. Толстым в его бунте против Церкви, как части всемирной и русской культуры, до конца, русское культурное общество дошло бы неминуемо до отрицания своей собственной русской и культурной сущности; оказалось бы вне России и вне Европы, против русского народа и против европейской культуры; оказалось бы не русским и не культурным, то есть ничем. В толстовском нигилизме вся постпетровская культурная Россия… <думая>, что борется с Церковью, то есть с историей, с народом, за свое спасение, — на самом деле борется… за свою погибель: страшная борьба, похожая на борьбу самоубийцы с тем, кто мешает ему наложить на себя руки.»

В 1904 году Мережковские даже предприняли попытку примириться с Толстым, возможно рассчитывая на его сотрудничество в их новом журнале «Новый путь». Толстой пригласил супругов на встречу в Ясную Поляну, и встреча прошла почти в дружеской атмосфере. «…Я рад, что вы ко мне приехали. Значит, вы уже ничего против меня не имеете…», — заметил, прощаясь, хозяин дома. Формальное примирение было достигнуто, но, как писала Гиппиус, «религию Толстого» Мережковский не принимал до конца своих дней.

«Третий Завет» Мережковского

Выработанная Д. С. Мережковским (в творческом сотрудничестве с З. Н. Гиппиус) концепция «нового религиозного сознания», многими воспринятая как культурно-религиозный ренессанс Серебряного века, в равной степени противостояла и материализму, и церковной христианской традиции. Заимствовав основы своей теории у итальянского богослова XII века аббата Иоахима Флорского, Мережковский развил концепцию, согласно которой на смену двум первым заветам (Ветхий завет Бога-отца и Новый Завет Бога-сына), должен прийти Третий Завет — Святого Духа; «завет Свободы вослед заветам Закона и Благодати». В первом Завете (как считали Мережковские), «открылась власть Божья, как истина»; во втором — «истина, как любовь»; в третьем и последнем — «любовь, как свобода». В этом последнем царстве «произнесено и услышано будет последнее, никем еще не произнесённое и не услышанное имя Господа Грядущего: Освободитель». Третий Завет должен был стать, по их мнению, религией Святого духа, своеобразным синтезом «правды о земле» (язычества) и «правды о небе» (христианства). Таким образом, по Мережковскому, исполнением «сокровенной Тайны Святой Троицы» исторический процесс замкнёт начало с концом и настанут «новое небо и новая земля» обетованного в Апокалипсисе, библейской Книге Откровения.

В этом контексте Мережковский рассматривал духовную историю человечества как противостояние двух «бездн»: «бездны плоти» (воплощённой в язычестве) и «бездны духа» (христианский бесплотный аскетизм), двух несовершенных начал, стремящихся к синтезу через «духовную революцию» — в будущей «новой Церкви». Эту церковь Мережковский и Гиппиус именовали «Церковью Третьего завета». Мережковский вообразил себя «пророком» нового религиозного сознания и выстраивал свои концепции в соответствии с троичным законом диалектики (конфликт тезиса и антитезиса; завершение — синтезом).

Общая и основная идея, на которой базировались религиозные концепции Мережковского, состояла в необходимости обновления традиционного христианства. И в этом он никак не противоречит Л.Н.Толстому и другим интеллектуальным «богоискателям» своего времени.

«Троебратство»

Поздней осенью 1900 года на квартире у Мережковских прошли первые Религиозно-философские собрания. Их целью как раз и являлось создание «новой Церкви» на основе идеи «Третьего Завета». К своему «религиозному братству» Мережковские пытались привлечь всех «мирискусников», однако всерьёз к этой затее отнёсся только Д. В. Философов: так кружок сократился до треугольника. Постепенно в результате сложных перипетий в личных взаимоотношениях и мировоззренческих коллизиях сложился «тройственный союз» Д. Мережковского, З. Гиппиус и Д. Философова, имевший для его участников символический смысл, связанный с идеями «Третьего Завета» и «царства Духа».

«Троебратство» (как называли организацию сами её участники) стало совершать дома подобие «малого богослужения» — с вином, цветами, виноградом, импровизированными молитвами. Считалось, что родилась «новая церковь» 29 марта 1901 года: именно тогда, в Великий Четверг, чета Мережковских и Философов провели совместную молитву по специальному ритуалу. Новость о «доморощенной церкви» многих ввергла в недоумение; в частности, «взбесила Бердяева, и он окончательно вошёл в православие». С этого момента начался конфликт Мережковских с редакцией журнала «Мир искусства», а в частности – с С.П. Дягилевым, которого связывали с кузеном Философовым не только родственные чувства. Не удивительно, что в «мужском союзе» «Мира искусства» поступок Философова расценили как «измену» и подвергли отступника жестокому остракизму. Впрочем, отношения Мережковских с Философовым также были небезоблачными. В 1902 году он вернулся к Дягилеву, оставив супругам записку: «Я выхожу из нашего союза не потому, что не верю в дело, а потому, что я лично не могу в этом участвовать». В годовщину «троебратства» - 13 апреля (Великий четверг) Гиппиус и Мережковский молятся вдвоём, поставив к столу третий пустой стул.

После того, как в «Мире искусства» была завершена публикация трактата Мережковского о Толстом, его сотрудничество с журналом прекратилось.

В июне 1902 года супруги Мережковские предпринимают путешествие по старообрядческим местам Поволжья, посещают Керженецкие леса. Создать собственную секту у них не получилось, поэтому целью этой поездки было пообщаться с сектантами разного толка, в частности с хлыстами. Под впечатлением от путешествия у Мережковского возникает замысел «русского» романа «Пётр и Алексей».

«Новый путь»

В феврале 1902 года со смертью А. Давыдовой для Мережковского окончательно закрылся журнал «Мир Божий», отношения с «мирискусниками» также были испорчены. В другие издания, после всех известных обществу скандалов, одиозным авторам вход был заказан.

Перед творческим союзом Гиппиус-Мережковский вновь встала проблема: где печатать свои произведения? Оставалось создать свой журнал.

3 июля 1902 года, накануне возвращения Мережковских в Петербург, П. П. Перцов получил официальное разрешение Главного управления по делам печати на издание журнала «Новый путь». Работы по организации журнала взял на себя книгоиздатель М. В. Пирожков. В августе он снимает помещение в доме на Невском проспекте, 88, где находятся его издательство и книжная лавка. В эти месяцы Мережковские встречаются с П. П. Перцовым, А. А. Блоком, П. С. Соловьевой, издателем А. Е. Колпинским, пайщицей журнала В. А. Субботиной. В конце июля-начале августа из Москвы приезжает поклонница Д.С. Мережковского Е. И. Образцова, с которой у него в эпоху «троебратства» случилось нечто вроде романа. Она также пожелала стать пайщицей «Нового пути», но подлинная цель её визита была «романтическая». В конце концов, Образцова со скандалом была изгнана З.Н. Гиппиус. Однако сама Зинаида Николаевна своих отношений с Философовым не прекратила. Уже осенью 1902 года Дягилев пытался «помириться» с Мережковскими, устроив, благодаря своим связям, в Александринском театре премьеру трагедии Еврипида «Ипполит» (в переводе Мережковского, разумеется). Переводчик произнёс на сцене театра вступительную речь «Новое значение старой трагедии», которая на следующий день вышла в газете «Новое время». Эта премьера могла расцениваться как «отступное» за выход Философова из «троебратства», и Мережковские, у которых на тот момент уже был свой журнал, с Дягилевым примирились.

В марте 1903 года против Религиозно-философских собраний на квартире Мережковских была развёрнута целая кампания. Новоявленную «секту» резко осудил отец Иоанн Кронштадтский. Затем, в газете «Заря» появляется статья писательницы Н. А. Лухмановой «Кто дал им право?» с требованием запретить Религиозно-философские собрания. 3 апреля (опять - Великий Четверг!) Мережковский, пытаясь уладить это дело, посещает Александро-Невскую лавру и на лестнице проваливается в стеклянный люк, сильно порезавшись. Это был настоящий провал. Идея «новой церкви», как и «нового пути» умерла, а 5 апреля 1903 года постановлением священного Синода за подписью К.П. Победоносцева Религиозно-философские собрания Мережковских были официально запрещены. Издание журнала «повисло на волоске»: П. П. Перцов заявил о своём желании «ликвидировать дело». С.П. Дягилев предлагает объединить «Новый путь» с «Миром искусства» и вместе издавать большой журнал. Для переговоров Мережковские приезжают в Петербург, где встречаются с Дягилевым, Философовым и А. П. Чеховым, но Чехов наотрез отказывается сотрудничать с проповедниками «неохристианства».

В октябре 1903 года скоропостижно умирает тёща Мережковского – А.С.Гиппиус. Д.Философов много помогает Гиппиус во время похорон и вновь оказывается «третьим» в семейном союзе. После этого «дягилевский кружок» распался, журнал «Мир искусства» прекратил своё существование. Но «Новый путь», несмотря на трудности, «троица» решила продолжать совместными усилиями: подписку буквально спас обещанный в новом году роман «Петр и Алексей».

Роман «Антихрист. Пётр и Алексей» (1904—1905) стал третьей частью трилогии Мережковского о Христе и Антихристе. Это богословский и философский роман о Петре I, которого автор «рисует воплощённым антихристом». К этому времени исторические романы Мережковского стали очень популярны в Европе: только «Юлиан Отступник» в течение 10 лет выдержал во Франции 23 переиздания. Между тем, когда литературный обозреватель английской газеты «Daily Telegraph» назвал Мережковского «достойным наследником Толстого и Достоевского», русская критика единодушно осудила такой отзыв как «святотатство», и писатель вынужден был публично откреститься от похвал такого рода.

1903—1904 годы считаются периодом духовного кризиса Мережковского. Лишившись поддержки Церкви, идейно руководимое им «новое религиозное действие» превратилось в эклектическую «игру в богоискательство». Вскоре Мережковские отошли и от «Нового пути»: появление в публицистической секции редакции новых сотрудников — Н. Бердяева, С. Франка и С. Н. Булгакова с одной стороны, укрепило позиции издания, с другой — отдалило его от изначальных целей. В конце 1904 года супруги добровольно покинули журнал, передав права на его издание «философской группе» Бердяева и Булгакова и сохранив с редакцией в целом дружеские отношения.

1905 год. «Грядущий Хам»

Начало Русско-японской войны Мережковский и Гиппиус встретили равнодушно, но после расстрела демонстрации 9 января их обоих охватывает предчувствие грядущей революционной катастрофы. После расстрела шествия рабочих Мережковские, Философов и гостивший у них Андрей Белый устраивают с помощью студентов «протест» в Александринском театре, а затем – слушают речь Г. А. Гапона в Вольно-экономическом обществе. Несколько дней после этого Мережковский ожидает ареста. В журналах «Полярная звезда» и «Вопросы жизни» на протяжении года появляются первые из его «мистико-революционных» статей, среди них – «Грядущий Хам». Предостерегая общество от «недооценки мощных сил, препятствующих религиозному и социальному освобождению», писатель считал, что интеллигенции, воплощающей «живой дух России», противостоят силы «духовного рабства и хамства, питаемые стихией мещанства, безличности, серединности и пошлости». При этом «хамство» в его терминологии было не социальной характеристикой, а синонимом бездуховности (материализма, позитивизма, мещанства, атеизма и т. д.). Если религиозного обновления не произойдет, весь мир, и Россию в том числе, ждет «Грядущий Хам», — утверждал писатель.

Ещё более «полевели» его взгляды после поражения России в войне с Японией. В беседе с Гиппиус он заявил о том, что окончательно уверился в «антихристианской» сущности русского самодержавия. В октябре Мережковский приветствовал введение гражданских свобод в России и значительно сблизился с эсерами и «неонародниками». Писатель был убеждён в эти годы, что революция не только не противоречит христианскому учению, но, напротив, вытекает из него.

С октября 1905 года начинает функционировать салон на «башне» Вячеслава Иванова, который посещают Мережковские. На эту осень приходится и внезапный роман Мережковского с «оргиасткой» Л. Н. Вилькиной, из-за которого вновь чуть не рухнуло «троебратство».

«Европейская миссия» 1906-1908 гг.

1906 год начался для Мережковского серией неудач. 18 февраля он прочел статью «Пророк русской революции» в зале Тенишевского училища, после чего возмущенная А. Г. Достоевская аннулировала незадолго до этого оформленный заказ писателю на вводную статью для готовившегося к выпуску юбилейного собрания сочинений Ф. М. Достоевского. Тем не менее, статья была опубликована в брюсовских «Весах» (№ 2, 3) и издана отдельной брошюрой. Тогда же Мережковские, Философов, Бердяев и С. Н. Булгаков попытались создать группу «Меч» и одноименный журнал на базе брюсовских «Весов», но В. Я. Брюсов этот проект отклонил.

В 1906 году «троица» Гиппиус-Мережковский-Философов решает переменить обстановку и отправляется в «добровольное изгнание», призванное послужить «переоценке ценностей». Ежегодные переиздания разных произведений Мережковского с этого времени вплоть до 1917 года становятся регулярными, поэтому в средствах их союз не нуждался. Обустроившись в Париже, все трое приступили к осуществлению своей «миссии в Европе», основная цель которой состояла в активном утверждении «нового религиозного сознания». Во Франции Мережковские пытаются создать собственную редакцию «Анархия и Теократия» и в процессе этой работы создают коллективный сборник «Le Tsar et la Revolution» (выйдет в Париже в 1907 году). Второй проект – сборник «Меч» («Der Schwert») в мюнхенском издательстве Пипера – остается неосуществленным. Тогда же Мережковские и Философов начинают сотрудничать в журнале «Mercure de France». В Париже к ним присоединяется Андрей Белый, переживающий глубокий душевный кризис после драматической любовной истории с Л. Д. Блок. Осенью – зимой 1906 года Мережковский знакомится с П. А. Кропоткиным, Г. В. Плехановым, встречается и с «рядовыми» революционерами-эмигрантами, беглыми солдатами, матросами-«потемкинцами» и др., активно общается с русским литературно-художественным Парижем – К. Д. Бальмонтом, Н. М. Минским, А. Н. Бенуа, М. С. Безобразовой. У них часто бывают Б. В. Савинков и И. И. Фондаминский. Общение с этими представителями эсеровского террористического подполья подвигает Мережковского на выступление с лекцией «О насилии», которую он с огромным успехом читает 21 февраля в Salle d`Orient. Весной 1907 года Мережковские посещают лекцию Р. Штейнера, а после встречаются с основоположником антропософии у М. А. Волошина. Мережковский начинает работать над пьесой «Павел I» – первой частью новой трилогии «Царство Зверя». Летом – осенью 1907 года Мережковский, Гиппиус и Философов втроём пишут драму о русской революции и эмиграции «Маков цвет», которая выходит в «Русской мысли» (№ 11). До того в этом же журнале Мережковский опубликовал статью «Революция и религия» (№ 2, 3) и исследование о Серафиме Саровском «Последний святой» (№ 8, 9). Основным лейтмотивом творчества Д.С.Мережковского в этот период становится идея о том, что политической революции в России и мире (Россию автор рассматривал как провозвестницу мировых процессов) должна предшествовать «революция духа», приятие русской интеллигенцией истины «Третьего завета». В противном случае, по Мережковскому, политическая революция обёрнется тиранией и торжеством «грядущего хама».

В конце года Мережковский читает вторую публичную лекцию – «О самодержавии». Несмотря на успех выступления, он начинает ощущать исчерпанность «миссии в Европе». 11 июня 1908 года, поддавшись уговорам прибывшего в Париж Н. Бердяева, который рассказал им о новой ситуации, складывающейся в стране, Мережковские приняли решение вернуться в Россию.

«Царство зверя»

В 1908 году Д. С. Мережковский опубликовал завершённую ещё в Париже драму «Павел I». Она стала первой частью трилогии «Царство Зверя» (первоначально названной «Зверь из Бездны»). По мнению цензоров, это произведение «оскорбляло самодержавие», а потому было немедленно конфисковано. Его публикация повлекла за собой продолжительное судебное преследование (лишь 18 сентября 1912 года суд оправдал автора и издателя «за отсутствием состава преступления»). Второй роман трилогии «Александр I» печатался в «Русской мысли» в 1911—1912 годах, отдельным изданием вышел в 1913 году (и был переиздан в Берлине в 1925 году). Заключительная часть трилогии - роман «14 декабря» - вышел в 1918 году.

«Царство зверя» по праву считается лучшей трилогией произведений уже зрелого писателя Д.С.Мережковского. Все три книги были свободны от метафизической догматики, красочной эротики и «смакования жестокостей», в чём некоторые критики упрекали автора за романы его первой трилогии. Романы серии «Царство зверя», исследующие природу и суть русской монархии на широком историческом фоне, демонстрировали прочную связь «с гуманистической традицией русской литературы XIX века», которая, как считали многие критики, оказалась в других произведения Мережковского утраченной.

Критика «веховцев»

В марте 1909 года в Москве под названием «Вехи» вышел сборник статей русских философов начала XX века о русской интеллигенции и её роли в истории России.

Сборник получил широкий общественный резонанс и вызвал бурные дискуссии в среде творческой интеллигенции.

Мережковский, как один из лидеров Религиозно-философского общества, выступил с резкой критикой «веховцев» (как он искренне полагал, в защиту русской интеллигенции). В числе авторов сборника были его недавние единомышленники — «легальные марксисты» — Бердяев, Булгаков, Гершензон. Современники, в частности Розанов, отмечали «блистательность» речи писателя, но пришли в ужас от безжалостной непримиримости и презрительной надменности, которая звучала в каждом её слове. Отвечая Бердяеву, Мережковский писал:

«Православие есть душа самодержавия, а самодержавие — есть тело православия… Христианская святость совместима с реакцией, с участием в «Союзе русского народа», с превращением Церкви в орудие мирской политики, с благословением смертных казней. <…> Нельзя… поручать себя молитвам тех, кого считаешь мучителями, распинателями правды Христовой, кого подозреваешь в безбожном, демоническом отношении к миру.»

С этого момента А. Бердяев, С. Франк, С. Н. Булгаков стали яростными критиками Мережковского. Позиция писателя, безусловно, была непоследовательной: «веховцы» во многом продолжали его собственные идеи (в частности, о «воцерковлении» интеллигенции), высказывавшиеся в начале 1900-х годов. И статус Мережковского радикально изменился: для «левой» критики он превратился из изгоя-декадента в «маститого русского писателя, к которому прислушивается Европа». Розанов же адресовал ему слова (впоследствии вошедшие в сборник «Опавшие листья»), которые многими были расценены как пророческие: «Вот то-то и оно-то, Димитрий Сергеевич, что вас никогда, никогда, никогда не поймут те, с кем вы… И никогда, никогда, никогда, никогда вы не обнимете свиное, тупое рыло революции…».

1909-1917 годы

В начале 1909 года у Мережковского возникли проблемы со здоровьем. По совету врачей супруги направились лечиться в Европу. Первоначальный диагноз — органические изменения в сердце — не подтвердился: в Париже (куда супруги прибыли по приглашению Савинкова) кардиолог Вогез не нашел патологий в сердечной деятельности и рекомендовал писателю лечиться от нервного истощения. Зимой того же года, почувствовав ухудшение состояния, Мережковский направился на юг Франции, где продолжил работу над «Александром I» и сбор материалов для следующего романа «14 декабря».

В 1911 году перед очередным возвращением в Россию из Парижа Гиппиус купила дешёвую квартиру в Пасси (Rue Colonel Bonnet, 11-bis). Это почти случайное приобретение имело впоследствии для Мережковских решающее, спасительное значение. Здесь Дмитрий Сергеевич скрывался от преследований правительством за свой роман «Александр I», здесь же поселились супруги после своего бегства из большевистской России.

В 1913 году в издательстве М. О. Вольфа вышло первое (17-томное) собрание сочинений Мережковского. Второе было составлено и выпущено Д. И. Сытиным в 1914 году в 24 томах. После его выхода академик Н. А. Котляревский выдвинул кандидатуру Мережковского на соискание Нобелевской премии по литературе.

К участию России в войне Мережковский отнёсся крайне отрицательно. Супруги демонстративно отказались участвовать в каких бы то ни было верноподданнических манифестациях и выразили, кроме того, неодобрение в связи с переименованием столицы из Петербурга в Петроград. На некоторое время Мережковский отошёл от политики и погрузился в литературную и публицистическую деятельность. Значительный резонанс имела его лекция «Завет Белинского. Религиозность и общественность русской интеллигенции» (выпущенная в 1914 году отдельным изданием), где прозвучала идея о духовном лидерстве интеллигенции в отечественной истории. В начале 1915 года писатель сблизился с А. Ф. Керенским, примкнул к А. М. Горькому в попытке создать «левопатриотическое» общество, целью которого стал бы скорейший выход России из войны с минимальными потерями.

В 1915 году Мережковский опубликовал публицистический сборник «Было и будет: Дневник 1910—1914» и литературное исследование «Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев». В 1916 году состоялись премьеры двух его пьес: «Будет радость» (МХТ) и «Романтики» (Александринский театр, постановка В. Э. Мейерхольда); вторая из них имела большой успех. Признанный в Европе, на родине Мережковский по-прежнему имел репутацию «спорного» автора и постоянно вынужден был преодолевать сопротивление критики.

1917 год

Мережковские приветствовали Февральскую революцию 1917 года: они полагали, что только «честная революция» может покончить с войной, а «установление демократии даст возможность расцвета идей свободы (в том числе и религиозной) перед лицом закона». Не входя ни в одну из политических партий, Д.С. Мережковский имел контакты со всеми, за исключением социал-демократической. Временное правительство он воспринимал как «вполне близкое». 14 марта к супругам на квартиру пришёл А. Ф. Керенский — уже глава Временного правительства — с тем, чтобы попросить Мережковского написать популярную брошюру о декабристах для распространения в войсках. Однако вторая аудиенция у Керенского, также в марте, произвела на писателя удручающее впечатление. В те дни он, погрузившись в депрессию, вновь изображал из себя вещую Кассандру: пророчески предсказал и скорое падение Временного правительства, и большевистскую диктатуру.

Поэтому Октябрьский переворот Мережковский встретил с мрачной радостью от сбывшегося предсказания – грядущий хам на глазах превращался в настоящего. Но супруги и их друг публицист Философов продолжали бесстрашно печатать в газетах антибольшевистские статьи, хлопотали об освобождении заключённых в Петропавловскую крепость министров. В конце года писатель выступил с антибольшевистскими лекциями и статьями. Одна из них - «1825-1917» (14 декабря, газета «Вечерний звон») - анализировала ведущую роль интеллигенции в русском революционном движении. Между тем, «Павел I» сразу же после революции был реабилитирован, и пьеса с успехом прошла во многих театрах страны.

При большевиках

После октября 1917 года перед всеми русскими писателями встал извечный русский вопрос: что делать?

Легко оставаться непримиримым оппозиционером, когда ты сыт и богат, но когда выбор встал между голодом и скудным пайком от Луначарского, многие собратья по перу выбрали второе. Гиппиус и Мережковский остро переживали предательство вчерашних соратников-символистов: А.Блока, В.Брюсова, А.Белого. Гиппиус насмерть рассорилась с Блоком после выхода его поэмы «Двенадцать». Написала о нём в стихах: «Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей никогда…»

В 1919 году Мережковский вынужден был начать сотрудничество с горьковским издательством «Всемирная литература», где стал получать паёк и заработок. Для «Секции исторических картин» он переделал романы «Юлиан Отступник» и «Пётр и Алексей» в пьесы. Спасаясь от голода, супруги распродали всё, что могли, включая одежду и посуду. Описывая массовые расстрелы интеллигенции, дворянства и духовенства, Мережковский иронично заметил в «Записной книжке»: «А в Европе гадают, возможна или невозможна постепенная эволюция от человеческой мясорубки к свободе, равенству и братству?..». Когда Юденич подходил к Петрограду, Мережковские ещё надеялись на свержение большевистской власти, но узнав о поражении Колчака и Деникина, твёрдо решили бежать из России.

К тому времени их «тройственная семья» разрослась – у Гиппиус появился молодой секретарь, студент Петроградского университета, и естественно, поэт В.Злобин. Пятидесятилетняя дама уже давно оставила какие-либо попытки псевдособлазнения. Просто в условиях революционной разрухи молодой человек был весьма полезен непрактичной и беспомощной в быту чете литераторов. Злобин обладал способностью выгодно продавать вещи, доставать дрова и продукты, мог оказать практическую помощь и при задуманном побеге из страны.

Мережковский неоднократно подавал заявления в Петроградский совет с просьбой о выезде за границу для лечения. Ему отказывали. Наконец, получив мандат на чтение лекций красноармейцам по истории и мифологии Древнего Египта, 24 декабря 1919 года чета Мережковских, а с ними Философов и Злобин покинули Петроград. Отправившись на Западный фронт, не без энергичной помощи Злобина, беглецам удалось пересечь линию фронта в районе занятого поляками Минска.

Уже в феврале 1920 года все четверо обосновались в Варшаве.

Эмиграция

С первых дней эмиграции Мережковский и Гиппиус активно включились в антикоммунистическую деятельность Русского комитета в Польше. В 1920 году они сотрудничали в газете «Свобода» (потом – «За свободу!»), издававшейся Б.Савинковым в Варшаве. З. Н. Гиппиус стала редактором литературного отдела. Одну из статей под названием «Смысл войны» Мережковский подписал псевдонимом «Юлиан Отступник».

Летом Б. Савинков привлёк Мережковских и Философова к работе в Русском эвакуационном комитете, который фактически являлся военно-мобилизационной структурой для формирования белогвардейских частей. 25 июня 1920 года Мережковский встретился в Бельведере с президентом Ю.Пилсудским. От имени Комитета он опубликовал «Воззвание к русской эмиграции и русским людям», в котором призвал не сражаться с воюющей польской армией, более того, присоединяться к ней. В октябре 1920 года между Советской Россией и Польшей было подписано перемирие. Одним из его условий стало ограничение антисоветской пропаганды. В Польше появилась цензура. Мережковские и Злобин 20 октября 1920 года выехали в Париж, где цензуры не было, и сохранялась собственная квартира. А Д.Философов, подпав под личное обаяние бывшего террориста Савинкова, остался в Варшаве, возглавив отдел пропаганды в Русском национальном комитете Польши.

В Париже Мережковские начали сотрудничать с журналом «Современные записки», газетами «Последние новости» (П. Н. Милюков) и «Возрождение» (П. Б. Струве), но взаимопонимания с этими редакциями у них не возникло. Мережковские не вошли ни в один эмигрантский кружок: их взгляды не находили отклика ни у правых, ни у левых. Они призывали к военной интервенции в Россию, но не поддерживали реставраторства, что отталкивало от них апологетов белой идеи, а их непримиримость к большевикам и происшедшему в России идейно развела их со «сменовеховством».

Единственным безоговорочным союзником Мережковского в эти годы был И. А. Бунин: по многим вопросам с ним они выступали единым фронтом. В частности, они провели переговоры с французскими политиками, лоббировавшими интересы эмиграции, и добились выделения пособий русским писателям-эмигрантам.

В 1920-е годы в творчестве Мережковского в основном преобладают мотивы предостережения Запада от «душевной болезни» большевизма, которая, по его мнению, может захлестнуть и Европу. В серии лекций и статей, опубликованных В.Л.Бурцевым в газете «Общее дело», Мережковский предупреждал: «…русский пожар — не только русский, но и всемирный» и призывал западные державы к новой интервенции.

В 1924 году Мережковский принял участие в собрании писателей «Миссия русской эмиграции» (наряду с И. А. Буниным, А. В. Карташевым, И. С. Шмелевым), выступив с речью «Слова немых», представителями «левой эмиграции» осуждённой. Его письмо чешскому президенту Т. Масарику с просьбой о помощи русским писателям-эмигрантам принесло реальные результаты: в частности, супругам Мережковским были назначены пенсии по 3 тысячи чешских крон.

Мережковский и Гиппиус стали также инициаторами создания и активными участниками литературно-философского общества «Зелёная лампа» (1927—1939). Оно зародилось зимой 1925 года как «литературные воскресники», но быстро стало одним из центров интеллектуальной жизни русского Парижа.

Революционные потрясения в России укрепили веру Мережковского во всемирное предназначение его родины. Россия, по мнению писателя, должна была начать «спасение» других народов, всего человечества. «Мы потеряли всё, кроме нашей всемирности,» - записал Мережковский в дневнике.

Надо заметить, что в эмиграции жанровые предпочтения Мережковского вновь радикальным образом изменились. Художественная литература из его творчества оказалась вытеснена произведениями в жанре религиозно-философского трактата и биографическими эссе («Наполеон», 1929; «Данте», 1939). Характер философских исследований имели и его романы «Рождение богов. Тутанкамон на Крите» и «Мессия». Сам писатель в 1925 году говорил о своих исторических сочинениях: «Большинство считает, что я исторический романист, и это глубоко неправильно; в прошлом я ищу будущее… Настоящее кажется мне иногда чужбиною. Родина моя — прошлое и будущее…»

Тем не менее, в эмиграции Мережковский писал очень много. «Иисус Неизвестный» (1932, Белград) - книга, рассматривающаяся как центральная из всех, что Мережковский написал вне России, завершила трилогию о путях спасения человечества. Первая часть вышла в Праге в 1925 году под названием «Тайна трёх: Египет и Вавилон», вторая — в Берлине в 1930 году как «Тайна Запада: Атлантида-Европа». Здесь Мережковский (в напоминавшей ницшеанскую стилистике) развивал прежнюю философию истории (построенную на концепции Трёх Заветов), но — уже в более апокалиптическом ключе. Как отмечали исследователи, для последних работ Мережковского было характерно ощущение катастрофичности современного мира, которому грозит участь «новой Атлантиды». Его книги напрямую перекликались, в частности, с пессимистическими идеями Г. Шпенглера («Закат Европы»).

Начиная с 1930 года профессор славянских языков Лундского университета Сигурд Агрелл начал настойчиво выдвигать в соискатели литературной Нобелевской премии сразу двух русских писателей: Мережковского и Бунина. Второй из них неизменно пользовался большей поддержкой номинаторов. В ноябре 1932 года Гиппиус в письме В. Н. Буниной выразила мнение, что Нобелевский комитет не приемлет кандидатуры Мережковского «из-за его антикоммунизма», и что шансы Бунина поэтому предпочтительнее. Действительно в 1933 году Нобелевскую премию получил Бунин. С. Агрелл, впрочем, продолжал выдвигать в соискатели Мережковского ежегодно, вплоть до самой своей смерти в 1937 году (всего таких номинаций было восемь), но шансов на победу Дмитрий Сергеевич уже не имел.

Среди религиозно-философских сочинений, написанных Мережковским в годы эмиграции, исследователи выделяют «Павел. Августин» (Берлин, 1936), «Св. Франциск Ассизский» (Берлин, 1938) и «Жанна д’Арк и Третье Царство Духа» (Берлин, 1938), вышедшие под общим заголовком «Лица святых от Иисуса к нам». В тридцатые годы Мережковский перевёл также на русский язык сочинения Еврипида, Софокла, Гете, Э. А. По.

Творчество Мережковского в эмиграции вызывало противоречивые отклики. Современные исследователи в большинстве своём считают, что именно во Франции писатель достиг своего творческого пика. Противоположное мнение высказывала Нина Берберова, считавшая, что «…из его писаний за время эмиграции всё умерло… Живо только то, что написано им было до 1920 года».

Последние годы

Летом 1941 года, вскоре после нападения Германии на СССР, В.Злобин вместе со своей немецкой знакомой без ведома Гиппиус (предположительно, чтобы таким образом облегчить тяжелое материальное положение супругов) привели Д.С.Мережковского на немецкое радио. Писатель перед микрофоном произнёс речь «Большевизм и человечество», в которой говорил о «подвиге, взятом на себя Германией в Святом Крестовом походе против большевизма». Мережковский сравнил фюрера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола. Собственно, это было всё, что можно назвать в этой речи «прогитлеровским». Оставаясь противником любых форм тоталитаризма и надеясь, что большевизм и нацизм уничтожат друг друга, в радиоречи Мережковский фактически повторил то, что писал с 1920 года:

«Большевизм никогда не изменит своей природы, как многоугольник никогда не станет кругом, хотя можно увеличить до бесконечности число его сторон… Основная причина этой неизменности большевизма заключается в том, что он никогда не был национальным, это всегда было интернациональное явление; с первого дня его возникновения Россия, подобно любой стране, была и остается для большевизма средством для достижения конечной цели — захвата мирового владычества».

«Родить» что-то новое престарелый философ был уже не в состоянии…

З. Гиппиус, «узнав об этом радиовыступлении, была не только расстроена, но даже напугана. Первой её реакцией стали слова: «это конец». И она не ошиблась: в эмигрантской среде их подвергли полному остракизму. «Сотрудничества» с Гитлером (заключавшегося лишь в одной радиоречи больного старика) Мережковскому не простили.

Во время войны, спасаясь от бомбардировок, Мережковские выехали из Парижа в Биарриц (юг Франции), но туда вскоре пришли немцы, и супруги вернулись в столицу. На 75-и летие Мережковского комитет, в который входили П. Н. Милюков, И. А. Бунин, В. А. Маклаков и М. А. Алданов смог собрать для юбеляра 7 тысяч франков. Это позволило супругам снять виллу «El Recret». Здесь писатель успел завершить «Святого Иоанна Креста» и сразу же начал работать над «Святой Терезой Авильской» и «Маленькой Терезой», которая так и осталась незаконченной.

Дмитрий Сергеевич Мережковский скоропостижно скончался 7 декабря 1941 года от кровоизлияния в мозг. Похоронен на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа. На похоронах присутствовало лишь несколько человек, а могильный памятник был поставлен на подаяние французских издателей.

По материалам:

Википедия

Зобнин Ю. В. Дмитрий Мережковский: жизнь и деяния. – Москва: «Молодая гвардия», 2008. 435 с.


Идея, дизайн и движок сайта: Вадим Третьяков
Исторический консультант и литературный редактор: Елена Широкова